Желтые перчатки. «И страсть, и любовь, и похоть – все это прекрасно. Это все едино. Если это не так, то я ничего не понимаю…» - Анна Данилова

Однажды, накануне Восьмого марта, он пришел к Валентине с букетом роз. Она встретила его с иголкой в руках, нежная, домашняя, в мужской рубахе из черной фланели и красных шерстяных носках, трогательная и такая сексуальная, что Костров не раздеваясь подошел к ней и крепко сжал в своих объятиях.

– Я хочу тебя, Валя… Давай ляжем, – сказал он, совершенно теряя голову и увлекая ее в комнату, где повалил на диван, скинул с себя пальто и овладел ею, так и не поняв, хотела она близости или нет…

После этого в их отношениях все изменилось. Они как дети начали играть во взрослую игру: мужа и жену. Так, постепенно он почти переехал к ней. Хотя иногда ночевал дома – в большой квартире на Грузинской, куда нередко привозил и Валентину, чтобы она имела представление, где ей предстоит в ближайшем будущем стать полноправной хозяйкой.

Так прошло лето. В августе Сергей сделал Валентине предложение, и она согласилась стать его женой.

Она много работала и копила деньги для создания собственной коллекции. В этом Валентине очень помогал ее отец, Борис Захаров, эмигрант, живший уже более пятнадцати лет в Париже и присылавший с оказией в Москву (чаще всего со своей любовницей Бланш, занимавшейся антиквариатом) отрезы лионских кружев и редкой расцветки ткани стрейч, дорогую органзу и шелк.

О том, что у Валентины отец живет в Париже, Костров узнал только спустя полгода после их знакомства.

– И ты столько времени молчала? – недоумевал он.

– Подумаешь, живет себе и живет. Вот если бы я там жила, тогда да. Хотя отношения у нас прекрасные и он постоянно зовет меня к себе.

– И ты до сих пор здесь? – Он был искренне удивлен.

– У меня мама в Подольске. Не могу же я ее оставить. А из России она никогда не уедет. Уж если с отцом не поехала, то теперь и подавно.

– А почему они разошлись?

– Совершенно разные люди, вот и все.

– А мне кажется, что даже разные люди, если захотят, то всегда найдут что-то общее…

– В смысле?

– Общность интересов и любовь – по-моему, понятия разные.

Они не любили друг друга. Но даже в этом случае они бы могли остаться вместе, если бы захотели.

И Валентина поняла, что он разговаривает сам с собой. Сам себя убеждает на тот случай, если и с ним случится нечто похожее.

– Да, пожалуй, ты прав, – сказала она, думая в этот момент о своем отце и о том, что они-то с мамой как раз и любили друг друга, но жить почему-то вместе не смогли. Загадка.

Он зажег везде свет и лег на диван. Двенадцать часов – Валентины нет. Где же она может быть? Что с ней? Москва кишит маньяками и преступниками. На Валентине два колечка с бриллиантами, золотая цепочка, серьги с изумрудами…

Костров вскочил с дивана, кинулся к телефону и принялся обзванивать больницы…

Глава 3

Лариса Игудина жарила на кухне яичницу, когда в передней раздался звонок. «Это она, – подумала Лариса и задрожала от приятнейшей мысли, что сейчас увидит униженную и растоптанную Анечку Вельде. – Сейчас ОНА мне позавидует. Моей убогости, нищете, но великому спокойствию».

Лариса работала в гостинице горничной. Ее мать всю жизнь была домработницей в семье Вельде, поэтому, будучи еще девочками, Лариса с Аней часто встречались и почти дружили. Только Аня относилась к ней с чувством превосходства, а Лариса питалась собственным презрением к любимой дочке богатых родителей и изо всех сил скрывала свои подлинные чувства. Ее мать иногда выгуливала маленькую Аню и часто приводила в свой двор, от которого было рукой подать до Сокольников, от туда они уже вместе – мама, Аня и Лариса – шли в парк, где девочки вместе играли.

Лариса всю жизнь донашивала вещи Ани, мысленно представляя себя на ее месте. Но когда кончались иллюзии, в душе оставалась пустота и горечь. Лариса бы улыбнулась, если бы узнала, что Аня умерла. И самое ужасное, что эта мысль приходила к ней все чаще и чаще…

И вдруг такая удача. Вчера вечером она увидела мужа Анечки, красавца Невского, в гостинице, где она работала горничной, в обществе красивой рыжеволосой девушки. Они провели ночь вместе. Это был триумф Ларисы, которого она ждала долгие годы.

Анна вошла к ней и прикрыла рукой в черной замшевой перчатке нос от нестерпимого запаха подгоревшей яичницы. Лариса с матерью жила в старом доме на Шаболовке в однокомнатной квартире, которая напоминала бюро находок – так много скопилось в ней совершенно ненужных, бесполезных вещей.

Пахло старым тряпьем, пылью и какой-то затхлостью. Казалось, мать и дочь все свои силы оставляют, убираясь в чужих домах, а на собственное жилье ни желания, ни энергии не остается. «Сапожник без сапог».

– Проходи, – сладким голоском пропела Лариса и предложила гостье войти в большую комнату. Усадила ее в кресло, с которого предварительно смахнула несколько вещей и затолкала ногой под диван.

Анна в ужасе уставилась на нее:

– Ты что это делаешь? Зачем ты запихнула вещи под диван?

– Потом постираю, – как ни в чем не бывало ответила Лариса и села в кресло напротив. – Будешь яичницу? – Анна мотнула головой и чуть не выдала мимикой охватившее ее чувство брезгливости и к яичнице, которой провоняла вся квартира, и к отвратительной квартире и, наконец, к самой Ларисе, которая сидела перед ней в черных замызганных джинсах и линялой футболке. Волосы грязные, забраны в пучок на затылке. Лицо бледное, какое-то болезненное с небольшими отеками. Вокруг глаз припухлости, а губы – две тонкие полоски, – накрашены темно-коричневой блестящей помадой.

Анне вдруг только сейчас пришло в голову, что Лариса наверняка занимается помимо работы горничной еще и проституцией.

От отвращения ее чуть не передернуло. Но она взяла себя в руки:

– Я ничего не поняла из телефонного разговора… Ты сказала, что видела Игоря в какой-то гостинице, значит, он жив? – Она играла в кошки-мышки сама с собой.

В том, что Невский жив, она нисколько не сомневалась. Но слово гостиница – очень емкое. В нем все, начиная от вседозволенности и кончая глубоким пороком. «Поедемте, господа, в номера». Разве это не одно и то же?

– Мне очень неприятно говорить это тебе, Аня, но Невский был там с женщиной. Вот я и подумала, что ты должна об этом знать… Или я ошибаюсь?

Анна встала и подошла к окну. Достала из кармана жакета пачку сигарет «Вог» и закурила. Потом сказала:

– Да, ты совершенно правильно сделала. Но скажи, Лора, ведь ты обрадовалась, когда увидела моего мужа в обществе шлюхи?

Лариса покраснела. Да, Анна была совершенно права. Но зачем вот так откровенно говорить об этом? Однако она приняла ее тон. И ответила:

– Не скрою, я не особо огорчилась.

– А ты бы могла переспать с моим Игорем? – вдруг совершенно неожиданно спросила Анна и резко повернулась к Ларисе. – Ну же, отвечай! Ведь он же тебе нравился, всегда…

– Твой Невский нравится всем женщинам без исключения. Он как Ален Делон. Только не пьет одеколон.

– Скажи, а ты все это не выдумала? – Это была последняя надежда…

– Нет. Я видела, как они завтракают вместе с делегацией психологов. У нас там комплексные завтраки: отварное яйцо, манная каша, макароны с бифштексом…

– Прекрати! Какие макароны, помилосердствуй! Я понимаю, что ты ненавидишь меня, но разве не видишь, что мне плохо…

– Я понимаю. Когда лифтер, с которым я трахалась в кладовке, изменил мне с пятидесятилетней гардеробщицей, я тоже страдала.

– Какая это гостиница, «Турист»?

– Так точно.

– Ты знаешь, в каком они номере остановились? Или уже уехали?

– Нет, я спрашивала у администраторши: они еще там. Вышли, но вещи все оставили.

Анна закрыла лицо руками. В горло как будто затолкали пробку. Вместе со штопором. Так стало трудно дышать.

Она глубоко вздохнула:

– Я не поеду туда, это глупо. Ты сможешь узнать ее имя?

Лариса смотрела на нее, не мигая. Ее цыганские, грубо подведенные глаза смотрели бесстрастно, хотя на самом деле она испытывала жгучее наслаждение при виде этой раздавленной гадины. И ведь ничего-то плохого Анна ей не сделала. Совершенно. Просто жила своей жизнью и не подпускала к себе ее, Ларису. Ходила в музыкальную и на английский, ездила в Германию и Англию, Францию и Голландию, Тунис и Финляндию… Кушала из сервизов с розочками сытную и вкусную еду, приготовленную матерью Ларисы, носила белье, постиранное ею же, ходила по паркету, надраенному домработницей, и одевалась в дорогую красивую одежду. А потом переспала с Невским, почти под носом у гостей, в своей комнате, зная, что в соседней находятся родители… Лариса, которая пришла в тот вечер, чтобы помочь матери прислуживать за столом, подсмотрела в замочную скважину и увидела, чем занимается Анечка Вельде с Невским на кровати… Лариса потом всю ночь не спала, представляла себя на ее месте… А проснулась с головной болью и тошнотой, словно накануне отравилась.